Дата: Понедельник, 24.02.2020, 02:59 | Сообщение # 1
Удаленные
Администраторы
Анатолий Маркович Гуревич, 1913 года рождения, единственный, кто остался в живых из участников "Красной капеллы"...
Что такое «Красная капелла»?
Вряд ли найдется европейская страна, в которой так или иначе не писали бы о группе немецких антифашистов «Корсиканца» - Арвида Харнака и «Старшины» - Харро Шульце-Бойзена, неточно именуемой «Красная капелла». В разведывательных институтах Запада, утверждает известный французский публицист Жиль Перро, «капелла» изучается как организация, представляющая сплав антифашистского Сопротивления с элементами разведывательной деятельности, добившаяся в целом поразительных результатов. Вместе с тем большинство печатных выступлений, посвященных «Красной капелле», страдают односторонностью и неполнотой. Это, по-видимому, объясняется тем, что сведения о ней длительное время черпались преимущественно из мемуаров немецких контрразведчиков, боровшихся против «капеллы» и преследовавших ее участников как своих заклятых врагов.
Архив советской разведки на этот счет вплоть до последнего времени оставался закрытым, как, впрочем, и сейфы спецслужб США и Великобритании.
О том, как появилось на свет название «Красная капелла», рассказал заместитель шефа гестапо Мюллера, председатель Особой комиссии «Красная капелла», оберфюрер СС Ф. Паннцингер, взятый в плен Советской Армией. На допросах в СМЕРШ 1 февраля 1947 года и 29 июня 1951 года на Лубянке он показал, что отслеживание деятельности антифашистов началось в результате радиоперехвата радиоспециалистами шифрованных сообщений (на жаргоне контрразведки радисты назывались «музыкантами», «пианистами»). В эфире раздавался стрекот морзянки не одного радиопередатчика, а многих. В Германии и в оккупированных странах Европы работал целый «оркестр», или по-немецки «капелла». Германская служба радиошпионажа определила, что «музыканты» ориентировали свои передачи на Москву. Поэтому «капелла» получила соответствующую «красную» окраску.
Команда Паннцингера вкладывала пренебрежительный оттенок в наименование своих противников. Фашисты хотели, чтобы память об участниках «Красной капеллы» исчезла навсегда. Но судьба распорядилась иначе. О зондеркоманде «Роте капелле» почти никто не помнит. Имена же Харро Шульце-Бойзена («Старшина») и Арвида Харнака («Корсиканец»), их друзей-единомышленников известны в мире как имена мужественных людей, сумевших в тяжелое время нацистского террора разглядеть неизбежный крах германского фашизма и бороться за построение новой, миролюбивой и демократической Германии.
«Красная капелла» включала в себя многочисленные, зачастую не связанные между собой группы антифашистского Сопротивления. Они работали либо самостоятельно, либо в контакте с советской внешней разведкой, а часть из них - под непосредственным кураторством Главного разведывательного управления (ГРУ) Генштаба Красной Армии. Утверждение, будто все они направлялись из единого зарубежного центра и что их руководителем якобы являлся советский военный разведчик Леопольд Треппер, ошибочно. Берлинская группа Арвида Харнака и Харро Шульце-Бойзена пошла на добровольное сотрудничество с представителями советской внешней разведки ради получения помощи в ведении эффективной борьбы за свержение гитлеровской тирании. Связи между антифашистами и представителями советской разведки носили характер партнерства. Этим объясняется, в частности, то, что группа «Корсиканца» и «Старшины», хотя и решала важные разведывательные задачи, не была классической единицей секретных помощников зарубежной державы. Связь с группой поддерживалась через «легальную» резидентуру внешнеполитической разведки в Берлине вплоть до нападения Гитлера на СССР.
Данный очерк, не претендуя на исчерпывающее освещение темы «Красной капеллы», предлагает прежде всего остановиться на мало или совсем не известных сторонах ее деятельности. Впервые говорится о советских людях, принимавших участие в этой сложной и важной операции, их нелегком труде, достижениях, а также допущенных промахах и просчетах, в том числе со стороны руководства разведки.
Начало деятельности.
Назначение Гитлера канцлером Германии в 1933 году обострило обстановку в стране. Фашизм стремился террором окончательно уничтожить демократические и прогрессивные силы немецкого народа. Полное, казалось бы, торжество фашизма в стране поставило перед внешней разведкой СССР актуальную задачу: выйти в Германии на оппозиционные силы, способные выступить против Гитлера, выяснить, каково их положение, кого они объединяют, какой придерживаются стратегии и тактики, каковы намерения гитлеровского руководства во внутренней и внешней политике. Для этого необходимо было найти способы проникнуть в верхние эшелоны власти.
Этой работой начал заниматься Борис Моисеевич Гордон, заведующий консульским отделом посольства СССР в Берлине, руководитель «легальной» резидентуры НКВД с помощью первого секретаря посольства Александра Гиршфельда, который согласился познакомить Гордона с сотрудником Министерства экономики, доктором философии и юриспруденции Арвидом Харнаком и его женой Милдред, американкой немецкого происхождения, доктором филологии (после прихода нацистов к власти Харнак, потомственный интеллигент (из уважаемой профессорской семьи),начал выражать марксистские взгляды, по поручению КПГ участвовал в создании «Союза работников умственного труда», легальной массовой организации прогрессивно настроенных интеллектуалов, вел пропаганду по изучению советского планового хозяйства, организовал соответствующее общество АРПЛАН и ознакомительную поездку немецких инженеров и экономистов в СССР).
В начале августа 1935 года на квартире доктора Харнака Гордон и Гиршфельд договорились, что Харнак (впредь «Корсиканец») будет вместе с советскими друзьями бороться против диктатуры фашизма, за демократию, за предотвращение затеваемой нацистами войны против европейских народов и Советского Союза.
На ближайшей встрече Гордон поставил перед «Корсиканцем» вопрос о работе на строго конспиративной основе, прекращении афиширования антифашистской деятельности и осторожности в личном поведении. По рекомендации русского друга Харнак вступил в национал-социалистскую партию. Он должен был стать внешне стопроцентным «наци» и слыть в их кругах своим человеком. В 1935 году Харнак становится правительственным, а потом и старшим правительственным советником в имперском министерстве экономики. Из справочного фонда министерства он мог получать информацию о любом секторе хозяйства страны и военном производстве. Он получал бесценные сведения, которые передавал в Москву. В Центре эта информация неизменно получала высокую оценку.
Антифашистскую борьбу вместе с «Корсиканцем» вели его близкие и преданные друзья: Адам Кукхоф («Старик») - видный писатель и драматург и его жена Грета Кукхоф («Кан») . Она обучалась в США в одно время с Арвидом и познакомилась с молодой четой Харнаков.
Через профессора Хебеле, тоже разделявшего антифашистские взгляды, и супругов Кукхоф «Корсиканец» познакомился со «Старшиной» - Харро Шульце-Бойзеном, старшим лейтенантом, начальником пятого реферата разведывательного штаба авиации маршала Геринга. Тесные отношения между этими антифашистами послужили основой для возникновения в подполье одной из наиболее активных ячеек антигитлеровского Сопротивления.
Тщательно проверяясь, Б. Гордон проводил периодические встречи с «Корсиканцем».
Благодаря связям с членами Верховного командования сухопутных сил, Комитета по четырехлетнему плану милитаризации немецкой экономики, Имперской хозяйственной палаты, руководством концерна «ИГ Фарбен», а также с сотрудниками Института военно-экономической статистики «Корсиканец» был в курсе важных вопросов подготовки «рейха» к агрессии и заблаговременно информировал СССР о них.
«Проколы» в кадрах советской резидентуры.
В 1937 году Гордон был вызван в Москву, где был арестован. Гордона оклеветал мелкий, завистливый человек, когда-то им задетый. Донос пришелся кстати. Гордон был рекомендован на работу в Берлин руководителем разведки А.Х. Артузовым. Началась расправа с руководством разведки, и всплыл этот факт, истолкованный как тесная связь Гордона с вражеской группировкой. Особый суд «тройки» приговорил его к расстрелу. Сегодня имя отважного и талантливого разведчика возвращено из небытия и стало известно соотечественникам.
Отзыв Гордона по сути обезглавил резидентуру, которая находилась в тот период на подъеме. В ее составе действовало до полутора десятков разведчиков, имевших интересные и важные источники информации. Например, Карл Беренс - конструктор-проектировщик. Выходец из рабочей семьи, коммунист, работал на военном заводе «АЕГ-Турбине». Харнак познакомил Беренса с работником внешней разведки. Проникнутый антифашистскими настроениями и симпатией к СССР, Беренс предоставил разведке ценные данные военной опытной станции Министерства авиации. Эрвин Гертс - полковник авиации, начальник контрразведывательной службы Министерства авиации. По профессии летчик. Длительное время работал в журналистике. После прихода к власти в стране фашистов к ним не примкнул, но согласился служить в авиации, где сделал карьеру. В душе остался демократом, немецким патриотом. На этой почве сблизился со «Старшиной» и передавал ему ценные сведения. От «Старшины» информация поступала к «Корсиканцу» и далее в Москву.
Гюнтер Вайзенборн - редактор немецкого радио, по профессии журналист. Близко сошелся с Харро Шульце-Бойзеном на почве активного неприятия национал-социализма, милитаризма и поиска новых путей развития Германии. Был активным помощником Шульце-Бойзена, добывая политическую информацию в Министерстве пропаганды и в журналистских кругах.
После отъезда Гордона резидентуру некоторое время возглавлял А.И. Агаянц - молодой, но к тому времени уже достаточно опытный разведчик. И опять фатальное невезение. В декабре 1938 года Агаянц скончался на операционном столе. Прободение язвы желудка оказалось для него роковым.
До сентября 1939 года берлинская резидентура не имела резидента. В Центре не хватало кадров, опытные разведчики были уничтожены в ходе репрессий. В сентябре 1939 года в Берлин был наконец назначен новый резидент. Но выбор оказался неудачным. А.З. Кобулов, протеже наркома внутренних дел Берии, недостаточно образованный (пятилетнее образование плюс курсы счетоводов), амбициозный, длительное время работал на скромных финансово-хозяйственных должностях мелких учреждений и предприятий Закавказья. По совету старшего брата Богдана, заместителя Берии, перешел на службу в органы безопасности и при поддержке брата сделал стремительную карьеру. В 1939 году без всякого опыта разведывательной работы он оказался во главе одной из важнейших точек НКВД за рубежом - в Берлине.
Перед отъездом из Москвы Кобулов был принят начальником внешнеполитической разведки комиссаром III ранга П.М. Фитиным. Разговор был формальный, протокольный. Состоялась беседа с начальником немецкого направления П.М. Журавлевым, одним из опытнейших оперативных работников разведки. Оба расстались без чувства симпатии: у Павла Матвеевича от разговора с самонадеянным Кобуловым остался на душе мутный осадок.
Едва оглядевшись на месте, Кобулов энергично принялся за «дела». Неразборчивость в установлении контактов и болтливость обратили на себя внимание начальника отделения гестапо «4-Д» штандартенфюрера Ликуса, который дал указание начать его разработку. По учетам гестапо Кобулов значился резидентом советской разведки.
П.М. Журавлев, почувствовав недоброе, пытался вмешаться в ход событий, призвать Кобулова к дисциплине и конспирации. Подготовленный на этот счет проект указания в Берлин Журавлев принялся согласовывать с вышестоящим руководством, которое нашло указание берлинскому резиденту излишне резким (знали, кто стоит за его спиной) и смягчило текст.
Когда Кобулов убедился, что его, хотя и в деликатной форме, предупредили, он вышел из себя и обратился с личным письмом к начальнику разведки Фитину.
Резидент жаловался, что до него дошли слухи о том, что заместитель начальника разведки П.А. Судоплатов и П.М. Журавлев необоснованно критикуют его работу за спиной. Следовало бы положить конец подобной болтовне, подсказал он Фитину. В том же письме Кобулов просил о предоставлении ему денежной дотации, ссылаясь на выслугу лет и местную дороговизну.
Руководство внешней разведки перевело Кобулову причитающиеся рейхсмарки, но пришло к выводу, что работу резидентуры можно на деле улучшить, лишь направив в Берлин опытного и знающего обстановку оперработника. Наиболее подходящей сочли кандидатуру А.М. Короткова.
Новая «политика» работы.
В апреле 1940 года Коротков прибыл в Берлин. Спустя некоторое время он возобновил встречи с «Корсиканцем», а позднее и со «Старшиной». От них была получена ценная информация о приготовлениях Германии к войне против СССР. Кобулов пожелал встречаться с «Корсиканцем», используя Короткова как переводчика. Сообщив в Москву о планируемой встрече, Амаяк Захарович услышал в ответ не очень вежливое: «На встречу с «Корсиканцем» не ходить».
Дата: Понедельник, 24.02.2020, 03:04 | Сообщение # 2
Удаленные
Администраторы
В то же время встречи Короткова с «Корсиканцем» неожиданно прервались из-за непредвиденных обстоятельств. Нелегально посланная в Берлин оперативная сотрудница Червонная, свободно владевшая немецким языком и снабженная подлинными немецкими документами, попала в засаду, устроенную гестапо на квартире агента, к которому она шла с заданием. Многое в этой истории было неясно. Центр насторожило то, что Червонная знала нескольких агентов, с которыми проводил встречи Коротков. Случайно это или кто-то из агентов подставил Червонную, а теперь хочет спровоцировать Короткова? Однозначного ответа не было, и Москва приказала Короткову в конце осени 1940 года прибыть для консультаций, заморозив на время его связи…
В Москве куратор «берлинской точки» П.А.Судоплатов перенаправил деятельность Короткова в соответствии с новым планом руководства, согласованным с Л.П.Берией. Суть плана сводилась к тотальной перепроверке данных на знакомых «Корсиканца» и к обеспечению безопасности советских загранучреждений (!) Лишь небольшая часть плана касалась проверки и конкретизации полученных от источника сведений о военных приготовлениях Германии в отношении СССР, рекомендовалось выяснить, как Германия рассчитывает использовать экономические ресурсы СССР в «хозяйственном плане» в случае ведения военных действий.
Вероятно, если оценивать задания плана с современных позиций, то указанные пункты должны были бы стать основополагающими во всей работе с «Корсиканцем». Однако каждое время имеет собственную логику.
Под подписями Фитина и Судоплатова Коротков аккуратно расписался на документе «читал» и поставил дату - 24 декабря 1940 г.
Вернувшись в Берлин в январе 1941 года, Александр Михайлович поспешил встретиться с «Корсиканцем», который сообщил, что Верховное командование сухопутных сил распорядилось составить для вермахта карту промышленности СССР. Это, по его мнению, раскрывало намерения фашистов и указывало те цели, которые они хотели захватить или разрушить.
Коротков немедленно доложил в Центр о встрече с «Корсиканцем».
С каждым днем от «Корсиканца» и его друзей - Харро Шульце-Бойзена, Адама Кукхофа, супругов Курта и Элизабет Шумахер и других - поступали сведения, убеждавшие, что маховик подготовки агрессии Гитлера против России все больше раскручивался. В частности, Харро Шульце-Бойзен добыл данные штаба ВВС, предусматривавшие бомбардировку Ленинграда, Киева, Выборга, других объектов на советской территории, о завершении подготовки армии к нападению на Советский Союз. Конкретная информация требовала адекватной оценки и принятия соответствующих мер. Короткова же предупреждали, чтобы он не попадался на англо-американскую, а возможно, и германскую дезинформацию.
Коротков был уверен в достоверности добытых данных и искренности своих источников. 10 марта 1941 г. он доложил в Центр:
«"Корсиканец" вызвал на срочную встречу и сообщил, что заместитель руководителя Института военно-хозяйственной статистики Лянге-Литке проинформировал его о том, что в Генеральном штабе вермахта надеются сломить сопротивление Красной Армии в течение первых 8 дней. Оккупация Украины лишит СССР основной промышленной базы. Будут отторгнуты Кавказ, Урал (предполагается достичь их на 25-е сутки с начала военных действий). Нападение диктуется соображениями военного преимущества Германии над СССР».
Через неделю Коротков получил от А. Харнака новое подтверждение того, что «подготовка удара по СССР стала очевидностью». Резидентура доложила об этом лично наркому госбезопасности Меркулову.
Со своей стороны, руководство внешней разведки регулярно сообщало высшему советскому руководству поступающие от «Корсиканца» и «Старшины» данные. Но в них наряду с бесценными зернами истины, серьезными предупреждениями о надвигающейся катастрофе проскальзывали сведения противоположного характера. Над этим постоянно думали в Центре, особенно с весны 1941 года, когда обстановка стала ухудшаться. Руководство наркомата и внешней разведки пришло к выводу о целесообразности разгрузить А. Харнака от всех его подысточников. Ему самому следовало глубоко разобраться в материалах, поступающих непосредственно в его руки. А с подысточниками лучше установить прямые контакты оперработников и по ходу дела уточнять и конкретизировать сомнительные места. В Берлин ушло соответствующее указание начальника разведки Фитина. Если для этого потребуется помощь «Корсиканца», от нее не отказываться, а ему объяснить принятые меры осложнением обстановки и необходимостью усиления конспирации в работе с учетом возможного возникновения чрезвычайного положения. Он, видимо, и сам чувствует, в каком направлении идет развитие событий.
Коротков долго думал над указанием Центра, над тем, какие найти слова, чтобы у А.Харнака не сложилось впечатление, что его отодвигают в сторону. Он очень нужен, и без него немыслима работа антифашистов.
Как и ожидал Коротков, «Корсиканец» в целом с пониманием отнесся к просьбе познакомить со «Старшиной».
Готовясь к встрече, Коротков еще раз просмотрел имеющиеся материалы: Харро Шульце-Бойзену было около тридцати лет. Он происходил из аристократической семьи и доводился внучатым племянником известному гросс-адмиралу фон Тирпицу, основателю германского флота. Отец Харро командовал военным кораблем в первую мировую войну, а во время второй был начальником штаба оккупационных войск в Нидерландах. Харро закончил школу военных летчиков-штурманов. В 1936 году Харро женился на внучке князя Эйленбургского - Либертас Хаас-Хайе. Маршал Геринг, второе лицо в государстве, знал Либертас еще подростком. Поэтому он не очень удивился, когда она сообщила ему о своем замужестве и попросила проявить внимание к супругу. По указанию Геринга Харро был зачислен в штаб авиации, несмотря на возражения со стороны гестапо, где на него еще со времени учебы было заведено досье как на человека, поддерживающего «предосудительные связи» с коммунистами. В Министерстве авиации Харро был назначен начальником реферата, который занимался анализом и обработкой отчетов военно-воздушных атташе Германии. Здесь-то он и познакомился с другой стороной деятельности министерства, направленной на развязывание войны.
Коротков и «Старшина» встретились на квартире «Корсиканца» как давно знакомые единомышленники…Харро нашел способ показать, что догадался, кто перед ним, и рад знакомству с русским разведчиком. Он охотно согласился встречаться с Коротковым, но сказал, что практически это возможно осуществлять только через Арвида Харнака…
Затем Коротков возобновил прямой контакт с Карлом Беренсом («Лучистым»), по профессии слесарем-монтажником и мастером художественного литья, завербованным в середине 30-х годов еще Б.Гордоном через Милдред Харнак и находившимся с 1937 года без связи. Беренс прошел сложный политический путь: вначале, поверив фашистской демагогии, он вступил в члены НСДАП и в один из ее штурмовых отрядов, но скоро наступило отрезвление и разрыв с фашистами. Они запомнили ему это на всю жизнь...
«Лучистый» рассказал Короткову, что работал на военном заводе «АЕГ-Турбине»,… подробно информировал о положении фирмы и настроениях рабочих и служащих. Доложив о результатах встречи в Центр, Короткое высказал мнение, что информационные возможности источника в настоящее время сузились. Но, учитывая опыт подпольной работы, …честность и надежность, порекомендовал использовать его в качестве радиста берлинской группы. В Центре согласились с мнением Короткова.
Следующим прямым контактом Короткова, налаженным через «Корсиканца», стал «Старик», Адам Кукхоф, сын рейнского фабриканта, изучавший политэкономию, германистику и философию. Он давно тяготел к театру, драме и журналистике. Его книга «Немец из Байенкура» и пьеса «Уленшпигель» стали заметным явлением в немецкой литературе и драматургии. Опыт жизни подсказал ему, что нацизм недолговечен. Он с симпатией наблюдал за развитием событий в СССР, постепенно став его другом. «Старик» много писал для подпольной антифашистской газеты «Инере фронт», составлял антигитлеровские листовки.
В беседе с Коротковым Кукхоф заявил, что может наладить контакт со своим школьным приятелем, Адольфом Гримме, антифашистом по убеждениям. Гримме занимал видный пост в Веймарской республике, разогнанной фашистами, принадлежал к нелегальной организации Карла Фридриха Гердлера (Карл Фридрих Гердлер (1884-1945 гг.) - политический деятель Германии. В 1930-1937 годах - обербургомистр Лейпцига, в 1931-1935 годах - имперский советник по вопросам цен, в 1937 году - советник крупного германского электроконцерна «Бош РГ». Рассчитывал с помощью заговора военной оппозиции свергнуть Гитлера. После покушения на Гитлера полковника Клауса фон Штауффенберга 17 июля 1944 г. сумел избежать ареста, но позднее был схвачен гестапо и казнен) и адмирала Канариса (шефа абвера), готовящих с помощью военных свержение Гитлера.
Сообщение резидентуры о выходе на А. Гримме и о начале разработки через него Гердлера посчитали в Центре полезным, но заметили при этом, что разведчики слишком торопятся и во всем еще следует глубоко разобраться. Но уже сейчас было ясно, что после того, как «Старик» соберет необходимые сведения о Гримме, можно будет перейти и на прямой контакт с ним.
Разделение группы «Корсиканца» и установление прямой связи с его подысточниками не привело, однако, к тому, что Центру стало легче проверять полученные из Берлина сведения и давать им объективные оценки. Почему-то самые важные и интересные сведения ставились под сомнение, а дезинформация нередко принималась за чистую монету. Вероятно, люди предпочитали слышать то, что им хотелось.
Накануне вторжения в СССР.
«Возможен неожиданный удар, - предупредил «Старшина» Короткова, а тот - Москву. - Будут ли при этом выдвинуты германской стороной какие-либо требования - неизвестно. Первые удары германской авиацией будут нанесены по узлам Мурманска, Вильно, Белостока, Кишинева, авиазаводам Москвы и ее окрестностей, по портам Балтики, Беломоро-Балтайскому каналу, железнодорожным линиям в направлении границ и мостам». По мнению «Старшины», в случае начала войны следовало бы ответить контрударом по фашистам. Советская авиация могла бы нанести бомбовые удары по румынским нефтепромыслам, железнодорожным узлам Кенигсберга, Берлина, Штеттина. Ударом через Венгрию надлежало отрезать Германию от Балкан.
Это сообщение переполошило Центр. Руководство внешней разведки не решилось доложить его высшему руководству страны и направило в РУ ГШ НКО СССР. Военные разведчики, испытывая на себе давление атмосферы общей неуверенности, ответили, что поступившие рекомендации похожи на провокацию. Но тут же оговорились, что источник, по-видимому, говорил от чистого сердца.
Подобная оценка была непонятна Короткову. Было очевидно, что Центр по одному ему известным причинам не доверял полностью его немецким друзьям даже в ту минуту, когда на карту были поставлены жизнь и будущее страны.
Вместе с тем, несмотря на сомнения, Центр начиная с марта-апреля принимал меры по созданию в Берлине на случай войны нелегальных резидентур, имеющих прямую радиосвязь с Москвой. Радиосвязь должна была стать тем средством, с помощью которого антифашисты-подпольщики могли бы информировать Москву, а также поддерживать при необходимости контакты с другими группами Сопротивления в различных районах Германии и за ее пределами.
В конце апреля 1941 года Меркулов в разговоре с Фитиным подчеркнул, что обстановка требует срочных мер по переводу наиболее ценной агентуры на прямую связь с Москвой и создания нескольких нелегальных резидентур с собственными рациями, шифрами, материальными ресурсами. В случае обрыва нынешней связи они могли бы самостоятельно продолжать свою деятельность, информируя об этом Центр.
В начале мая 1941 г. начальник немецкого направления П.М.Журавлев дал указание Короткову подыскать радиста и ждать радиоаппаратуру. Харнак не рекомендовал использовать в качестве радиста Карла Беренса из-за большой семьи последнего; второй кандидат на роль радиста, Курт Шумахер, был неожиданно мобилизован в армию. В результате выбор пал на коммуниста Ганса Коппи, за которого поручился «Старшина» .
Обещанные Центром рации и другие средства явно запаздывали. Техника поступила только в конце апреля - начале мая. В багаже находились две портативные рации в контейнерах-чемоданчиках с питанием от батареек. Переносные радиопередатчики могли работать в квартирах верхних этажей домов, в поле, в лесу, с поверхности воды. Радиус действия рации достигал одной тысячи километров. Принимающая база была оборудована в районе Бреста. Среди распакованных коробок оказались карманные приемник и передатчик, работавшие от электросети напряжением 110-220 вольт. «Странная штука, - подумал Коротков, - и как ею пользоваться? Да и инструкции к ней нет. Вот это сюрприз! Что касается принимающей базы на советско-польской границе, то, судя по всему, Красная Армия не собирается отступать и будет бить врага на его же территории, как пелось тогда в песнях. Но сможет ли маломощная рация на батарейках обеспечить устойчивую радиосвязь группы «Корсиканца» с Центром?» Эта мысль не оставляла Короткова. «Москве виднее», - решил он в конце концов. Рация была передана группе «Корсиканца» через Грету Кукхоф.
Ни на один день резидентура не прекращала добычу информации. Группа антифашистского Сопротивления «Корсиканца» - «Старшины» сообщала все более тревожные данные о завершении подготовки Гитлера к нападению на Советский Союз. 16 июня 1941 г. из Берлина в Москву ушла телеграмма, предупреждавшая, что германская агрессия может начаться с минуты на минуту.
По указанию начальника разведки Фитина информация немедленно была доложена И.В. Сталину и В.М. Молотову.
В ней, в частности, говорилось:
«Источник, работающий в штабе германской авиации, сообщает: Все военные приготовления Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены и удар можно ожидать в любое время...
Объектами налетов германской авиации в первую очередь являются: электростанция «Свирь-3», московские заводы, производящие отдельные части к самолетам, а также авторемонтные мастерские.
В военных действиях на стороне Германии активное участие примет Венгрия. Часть германских самолетов, главным образом истребителей, находится уже на венгерских аэродромах...
Источник, работающий в Министерстве хозяйства Германии, сообщает, что произведено назначение начальников военно-хозяйственных управлений «будущих округов» оккупированной территории СССР...
...На собрании хозяйственников, предназначенных для «оккупированной территории» СССР, выступил также Розенберг, который заявил, что понятие «Советский Союз» должно быть стерто с географической карты».
Как писал позднее в своих воспоминаниях П.М. Фитин (Сборник юбилейных материалов КГБ, архив СВР), на следующий день Сталин вызвал его и Меркулова к себе. Не предложив им присесть, оставив стоять у дверей кабинета, Сталин молча прохаживался вдоль стола, покуривая трубку и посматривая на наркома госбезопасности и начальника разведки, как бы изучая и прикидывая в уме, понимают ли эти люди всю сложность и остроту обстановки. Наконец Сталин остановился прямо напротив них и, глядя в лицо Фитина, произнес:
– Товарищ начальник разведки, не надо мне рассказывать содержание вашего сообщения. Я его прочел. Объясните, откуда и как ваш источник получает информацию? Верите ли вы ему и почему? Можете ли поручиться за его честность и искренность?
Сталин, не отрываясь, смотрел в глаза Фитину и внимательно его слушал. Фитин, преодолев внутреннее волнение, подробно объяснил, что источник является убежденным антифашистом и поэтому делится с резидентурой получаемыми им сведениями. Его информация, как правило, подтверждается, и у разведки нет на его счет сомнений.
Сталин пошел вдоль стола, не говоря ни слова. Вернувшись к Меркулову и Фитину, остановился, затянулся трубкой, выпустил дым и сказал:
– Есть только один немец, которому можно безоговорочно верить, - это товарищ Вильгельм Пик. Все перепроверьте тщательным образом и снова доложите.
На обратном пути Меркулов поинтересовался у Фитина, что тот думает о сказанном Сталиным. Фитин не торопился с ответом, и Меркулов ответил сам:
– Вероятно, товарищ Сталин подразумевал, что следует доверять только немецким коммунистам.
На замечание Сталина необходимо было немедленно отреагировать и принять соответствующие меры. Меркулов распорядился, чтобы разведка срочно составила список всех донесений «Корсиканца» и «Старшины», в которых содержалась информация о готовившейся Германией агрессии. Только с начала 1941 года таких телеграмм в Центре набралось больше сотни, и их перечень занял одиннадцать убористых машинописных страниц.
Оставалось переслать документ в Берлин и потребовать от резидентуры подтверждения.
Но события опередили намерения руководства разведки.
Наступило 22 июня 1941 года. Все, о чем сообщали «Корсиканец» и «Старшина», стало трагической явью.
«Календарь» сообщений «Корсиканца» остался в деле и хранится в архиве СВР. В Берлин ушли последние указания об активизации подпольщиков, антифашистского Сопротивления.
Дата: Понедельник, 24.02.2020, 03:07 | Сообщение # 3
Удаленные
Администраторы
«Красная капелла» в огне войны
Война, хотя ее и ожидали со дня на день, явилась неожиданной для руководителя берлинской «легальной» резидентуры Захара (А. Кобулова). Он имел лишь приблизительное представление о состоянии советско-германских отношений, о средствах и формах деятельности разведки, ее целях и задачах… По воспоминаниям одного из сотрудников резидентуры, сообщение о нападении Германии на Советский Союз буквально потрясло Кобулова: в нижнем белье и тапочках на босую ногу он вышел из квартиры и уселся на крыльцо, обхватив голову руками.
Из Москвы поступила срочная шифровка с требованием уничтожить секретные документы и обусловить связь с ценной агентурой.
Для того чтобы обеспечить агентуру системой радиосвязи, в резидентуре решили, чтобы В.М. Бережков, 1-й секретарь посольства СССР в Германии, договорился с охранявшим посольство офицером СС о совместном выезде в город со своим посольским другом под предлогом прощания последнего с любимой немецкой девушкой, пообещав за это солидную сумму в марках наличными. Таким «другом» был А.М. Коротков... При нем был закамуфлированный под дорожный чемодан радиопередатчик.
24 июня 1941 года, на третий день войны, ворота посольства отворил дежурный эсэсовец, и на Унтер-ден-Линден выехал посольский «Опель-олимпия». За рулем сидел Бережков, справа от него оберштурмфюрер СС, на заднем сиденье - Коротков. Он выглядел как влюбленный человек, которого война разлучала с его девушкой, с которой он собирался попрощаться, возможно, навсегда.
Сойдя у станции метро, Коротков неторопливо спустился вниз и сел в подошедший поезд. Сменив несколько маршрутов, он на одной из станций подземки встретился с Элизабет Шумахер, активной и надежной антифашисткой берлинского подполья и передал ей рацию, код для перешифровки букв и 20 тысяч марок на необходимые расходы.
Работники посольства, а с ними и резидентуры, были вывезены немцами из Берлина 2 июля 1941 года и через Турцию прибыли в Ленинакан на армяно-турецкой границе 18 июля того же года. Выход А.М. Короткова в город 24 июня был последней личной встречей советского разведчика с берлинскими антифашистами.
Центр не сообщил А. Харнаку длину собственной волны радиопередач, без чего радиосвязь с берлинцами принимала односторонний характер. В Берлине при всем желании не могли принять и расшифровать указания Москвы, если бы они и последовали. Оборудованная в районе Бреста приемная станция для А. Харнака перестала существовать в первые же дни войны. Другого приемного пункта у внешней разведки не было.
Однако стоило взглянуть на карту Европы, чтобы заметить, что расстояние от Стокгольма или Лондона до Берлина было намного короче, чем от Минска или Москвы, не говоря уж об Урале. Это натолкнуло руководство разведки на мысль - использовать радиостанции ее резидентур в Великобритании и Швеции. Берия лично дал указание возобновить слушание рации Арвида Харнака из Стокгольма и Лондона.
Радиостанция резидентуры в Стокгольме не поймала ни одного радиосигнала. Лондон же сообщил, что приемник резидентуры зафиксировал однажды слабые радиосигналы рации Харнака, но в дальнейшем они не повторялись.
Руководство немецкого отдела советской внешней разведки доложило начальнику разведки свою оценку сложившейся обстановки: отсутствие полной ясности причин молчания рации А. Харнака делает настоятельным посылку в Берлин надежного курьера-связника.
В подготовленном отделом проекте телеграммы в резидентуры, хранящемся в архиве СВР, говорилось:
«Выясните причины отсутствия радиопередач. Узнайте также, в каком положении находятся наши близкие друзья. Пусть готовят квартиры для приема гостей, которые к ним прибудут. Желательно, чтобы берлинские друзья срочно выехали для личной встречи с торгпредом в Стамбул или с консулом в Стокгольм». В том и другом случае назывался пароль - Штральман.
В числе хорошо известных разведке людей был радист К. Шульце. Выходец из многодетной бедной семьи Курт Шульце в первую мировую войну был призван в военно-морской флот, приобрел специальность радиотелеграфиста и служил бортрадистом на крейсере. После демобилизации работал шофером, а последнее время курьером на почте. В 1920 году Шульце вступил в КПГ... В 1929 году он дал согласие вести по линии Коминтерна разведывательную деятельность в пользу Советского Союза...
Когда Гитлер напал на СССР, К.Шульце ожидал, что с началом войны его востребуют и он окажется полезным бойцом невидимого фронта. Но проходили дни и недели, а к нему никто не являлся. Но вот однажды к нему обратился давний друг и товарищ по партии Вальтер Хуземан, который попросил Курта от имени Коминтерна помочь организации Шульце-Бойзена - Харнака наладить регулярную связь с Москвой. Курт Шульце, возможно, подумал, что это и есть то самое поручение, которого он столько времени ожидал, и включился в деятельность организации, используя свои опыт и знания.
Первые же контакты Курта Шульце с Харро Шульце-Бойзеном убедили радиста, что он действительно оказывает помощь Советскому Союзу в его борьбе с фашизмом. Информацию военно-политического характера, которую Харро сообщал для передачи в Москву, трудно было недооценить.
Например, Шульце-Бойзен сообщил Курту планы немецкого командования на 1942 год. Они, в частности, предусматривали боевые действия немецких войск в направлении нефтеносных районов Кавказа, прежде всего Майкопа. По информации Харро, это диктовалось острой нехваткой горючего для ВВС и боевой техники. По подсчетам немецких экспертов, собственного бензина, накопленного Германией, должно было хватить до марта 1942 года. В дальнейшем последовала бы неизбежная остановка транспортных средств и боевой техники. Поэтому Гитлер нацеливался на Кавказ, до которого, по его расчетам, ближе всего немецким армиям. Для восстановления нефтяных скважин на захваченной немцами территории требовалось, по предварительным расчетам, от шести до девяти месяцев. Группу же немецких войск под Москвой и Ленинградом германское командование предполагало усилить, в частности, за счет солдат и офицеров воздушно-десантных сил, участвовавших в боях за Крит. Наступать на Ленинград немецкое командование, по словам Харро, не собиралось. Оно хотело задушить город в кольце плотной блокады.
В своей информации Харро указал, что за первые месяцы войны немецкие ВВС понесли на Восточном фронте значительные потери. Пополнение новыми самолетами отставало от потребностей боевой авиации. Большинство авиазаводов в оккупированной немцами Европе лежало в руинах. Вместе с тем Германия и ее вооруженные силы располагали большими возможностями для начала химической войны.
Харро сообщил местонахождение ставки Гитлера и указал, что там же разместился со своим штабом маршал Геринг. По соображениям безопасности расположение штаб-квартиры фюрера часто менялось.
Далее Шульце-Бойзен отметил, что немцы захватили в Петсамо (Финляндия) советский дипломатический код. Германская разведка разгромила на Балканах разведсеть англичан и завербовала нескольких радистов, с помощью которых организовала радиоигру с Лондоном. Адмирал Канарис, начальник абвера, якобы привлек к сотрудничеству шефа разведки Комитета Сражающейся Франции, который в Лондоне возглавил генерал де Голль.
Однако разведывательная информация, переданная по радио в Москву, не была услышана адресатом. И все же эти ценнейшие сведения удалось по каналам нелегальной разведки сообщить в Центр. Они были доложены И.В. Сталину и получили его высокую оценку.
Но регулярной связи наладить не удавалось из-за маломощной рации.
Дата: Понедельник, 24.02.2020, 03:12 | Сообщение # 4
Удаленные
Администраторы
Возникшая ситуация заставила разведку искать новые возможности восстановления связи с берлинцами. После тщательной проверки были отобраны два опытных агента. Было решено ускорить их подготовку и в конце 1941 года по воздуху перебросить из Великобритании на Европейский континент. По договоренности с английскими спецслужбами, с которыми имелось специальное соглашение, агенты «Вахе» и «Бригадир», уже имея навыки работы в тылу врага, отрабатывали прыжки с парашютом. Однако во время одной из тренировок на британском полигоне «Вахе» получил серьезную травму и был госпитализирован. Командировка «Вахе» и «Бригадира» в Берлин сорвалась, так и не успев начаться.
Внешняя разведка потребовала от стокгольмской резидентуры более активно использовать агентуру, которой самой поручалось подобрать курьера-связника для направления в Берлин. В январе 1942 года в Стокгольм резиденту Кину (Б.А. Рыбкину) ушло указание в кратчайший срок найти надежного человека для направления его на связь с группой Шульце-Бойзена и Харнака.
Поручение озадачило Кина и его заместителя Ирину (З.И. Рыбкину-Воскресенскую), но они нашли выход, и Центр был вынужден согласиться с их предложением о передаче «Адаму» - директору одной из шведских фирм, условий явки к членам группы Шульце-Бойзена - Харнака.
Только в июне 1942 года, спустя полгода после получения стокгольмской резидентурой задания, «Адам» вылетел в Берлин. Здесь он встретился с радистом группы Куртом Шульце, который сообщил Адаму, что ему не хватает радиодеталей и анодных батарей питания, чтобы наладить радиосвязь с Москвой.
Последствия визита «Адама» в Берлин неожиданным образом отозвались осенью 1942 года. В телеграмме Кину, подписанной Берией, утверждалось, будто «Адам» оказался провокатором. Явки, которые давались ему при посещении Берлина, провалены, а наши разведывательные источники в Берлине арестованы. На самом деле доказательств причастности «Адама» к провалам явок и арестам членов группы в архивах разведки не оказалось.
Тем временем внешняя разведка упорно продолжала поиски путей восстановления связи с берлинскими антифашистами. Вечером 4 августа 1942 года к небольшому подмосковному аэродрому подъехали легковые автомашины, из которых вышли два парашютиста - «Франц» (Альберт Хесслер) и «Бек» (Роберт Барт) , готовые к заброске в тыл к немцам.
Хесслер давно стал на путь борьбы с фашизмом. Вторым был военнопленный, рядовой Роберт Барт, 1910 года рождения, заявивший о своей принадлежности к КПГ. По требованию Фитина Барт был доставлен из лагеря немецких военнопленных во внутреннюю тюрьму на Лубянке. На допросах Барт сообщил о себе сведения, которые подтвердились при проверке.
Так Альберт Хесслер и Роберт Барт оказались в разведшколе, где их подготовили по специальной программе.
Предусматривалась и такая вероятность, как работа «Франца» и «Бека» на рации под контролем германской контрразведки. Парашютисты могли сделать вид, что согласились с предъявленными требованиями, но при этом должны были подать сигнал тревоги. Над его выбором сотрудники внешней разведки ломали голову не один день. Остановились на том, что у радиста «невольно» дрогнет рука и он собьется, а затем повторит текст. Сигнал тревоги, таким образом, должен был выглядеть как повторение нескольких отдельных групп зашифрованного текста.
Для Альберта Хесслера было подготовлено задание, предусматривавшее его проникновение в Берлин под видом рядового вермахта и установление по паролю связи с членами организации Шульце-Бойзена - Харнака. В дальнейшем ему следовало организовать устойчивую радиосвязь с Центром, пользуясь своим шифром. Если по каким-то причинам это не удастся, то можно было прибегнуть к услугам Роберта Барта, имевшего самостоятельную рацию и собственный шифр. Но это предполагалось лишь на самый крайний случай.
План-задание для Роберта Барта был утвержден Берией. Начальник Четвертого управления НКВД П.А.Судоплатов считал, что работа с военнопленным, предназначенным для заброски в немецкий тыл, входит в его компетенцию. На худой конец, эту операцию следовало проводить совместно Первому и Четвертому управлениям НКВД. Поэтому подготовленный при активном участии Судоплатова план-задание был доложен наркому за подписью Фитина и Судоплатова.
В начале августа 1942 года А. Хесслер появился в Берлине, а 3 и 31 сентября его рацию наконец услышали в Центре, но наладить двустороннюю связь с ним так и не удалось. Роберт Барт 9 сентября успел сообщить в Москву о том, что прибыл в пункт назначения. Но вскоре, как потом выяснилось, оба парашютиста оказались в руках гестаповцев. А после паузы в середине октября связь с ними, как по мановению волшебной папочки, возобновилась. Ничего существенного из Берлина не поступало, а радиограммы содержали намеки на то, что берлинские антифашисты испытывали затруднения, а часть членов группы арестована.
14 октября 1942 года Барт передал в Центр радиограмму, которая была особенно несвойственна его манере работы на радиоключе и расшифровать которую так и не смогли. Вскоре поступила радиограмма от Хесслера. Ее содержание также не поддавалось дешифрованию. Никто из тех, кто непосредственно был связан с приемом и докладом телеграмм, не обратил внимания на необычный характер сообщений из Берлина. Мало того, спустя какое-то время Роберту Барту, доложившему об исчезновении Хесслера, были переданы явки к ценным связям. По-видимому, в Центре сочли, что в этих обстоятельствах ему следовало взять на себя роль групповода оставшихся в Берлине источников информации.
Однако вместо ценных сведений от Барта поступили путаные объяснения, из которых следовало одно: все явки по какой-то причине провалены.
Дата: Понедельник, 24.02.2020, 03:20 | Сообщение # 5
Удаленные
Администраторы
Последующий анализ, проведенный в начале 1943 года, показал, что от имени Хесслера с Центром работало гестапо. Проверка возникших подозрений подтвердила худшие предположения. По заключению экспертов, 14 октября Барт работал в эфире неуверенно, не объявлял группы зашифрованного текста и при их повторении давал другие группы знаков. Можно предположить, что он таким образом предупреждал Центр, как было условлено, о том, что работал на рации под контролем германской контрразведки.
Однако радиосигнал Барта не привлек должного внимания. Сотрудники радиоцентра на запрос внешней разведки дали ответ, что, по их мнению, сигнал тревоги, поданный корреспондентом, «неудачен», особенно ввиду слабой его слышимости. Радисты не могли с уверенностью утверждать, была ли путаная телеграмма Барта следствием его преднамеренных действий или плохих метеорологических условий и значительной удаленности.
Вместе с тем неизвестно, предупредила ли внешняя разведка радиоцентр о том, чтобы он фиксировал случаи поступления радиограмм с какими-либо отклонениями от принятых параметров.
Альберт Хесслер, поняв, что его сигналы тревоги не доходили до Москвы, наотрез отказался от предложенной ему гестаповцами роли подсадной утки. Он был доставлен в камеру смертников и в начале 1943 года расстрелян.
Барту была уготована не менее трагическая судьба. Он встретил окончание войны в американском плену. По сведениям англо-американских союзников, Барт сообщил им, что участвовал в радиоигре германской контрразведки с англичанами. Радист был передан советской стороне по ее просьбе и доставлен на Лубянку. Выяснилось, что Барт провалился потому, что его искали. Из трофейного немецкого документа, захваченного Красной Армией после его вылета на задание, явствовало, что пропавших без вести и дезертиров брали на учет и включали в списки, направляемые в Берлин и в вермахт, чтобы контролировать их возможное появление на фронте или по месту жительства. Нарушив инструкцию, Барт явился к жене, которая была предусмотрительно помещена гестапо в госпиталь, и тут его задержала германская контрразведка.
Во время допроса он признался в том, что рассказал немцам после его захвата о своей связи с советской разведкой и сообщил гестапо все данные о Хесслере. На основании этих показаний Роберт Барт Особым совещанием при НКВД СССР был признан виновным в измене, приговорен к высшей мере наказания и расстрелян.
Кольцо поиска германской контрразведки все туже затягивалось вокруг «Красной капеллы». В отделе дешифрования накопились сотни метров с записями «концертов» невидимых «пианистов». Прошел год с того дня, когда записали первый радиосигнал и пленки чуть было не сожгли, но спохватились и принялись работать еще более настойчиво над их расшифрованием.
Было ясно, что необходимо схватить вначале хотя бы одного «пианиста», но его след в Берлине найти было нелегко. Гестаповцам помог установленный на машине мобильный пеленгатор, который и привел «охотников» к искомой цели далеко от Берлина, в пригороде Брюсселя. Гестапо располагало и другими оперативными данными, сопоставление которых, вместе взятых, и привело к выходу на Шульце-Бойзена. Дешифровка пленок с радиосигналами и сведения, выбитые гестаповцами из Барта после его ареста, - а это примерно совпало по времени, - были кульминацией в анализе накопленных гестапо сведений о деятельности «Красной капеллы». И вслед за арестом Харро Шульце-Бойзена началась ее ликвидация.
Уже с середины 1942 года гестапо установило слежку за Харро Шульце-Бойзеном и начало прослушивание его телефона, организовало сбор данных о связанных с ним лицах. Контрразведка рассчитывала получить дополнительные улики и выявить всех участников Сопротивления. Но этот план зондеркоманды «Роте капелле» неожиданно был сорван Хорстом Хайльманом, сотрудником службы радиоперехвата. Молодой человек буквально боготворил Харро Шульце-Бойзена, под его влиянием отошел от нацистских взглядов и готов был помогать в борьбе против фашистов за будущую демократическую Германию. Хайльман сообщил Шульце-Бойзену, что на службе заведено многотомное дело «Роте капелле» и дешифровальщики долго бились над тем, чтобы установить, кто скрывался под псевдонимами, и, кажется, им это удалось сделать…
31 августа 1942 года в служебном кабинете в министерстве авиации Шульце-Бойзен был арестован, а за его рабочий стол посадили гестаповца, отвечавшего на телефонные звонки и спрашивавшего, кто звонил и что намеревался сообщить обер-лейтенанту. Гестапо хотело как можно дольше сохранить в секрете арест антифашиста. Но Хайльман, удивленный появлением в кабинете своего друга неизвестного лица, догадался, что стоит за этим, и предупредил жену Шульце-Бойзена о беде и необходимости срочно скрыться. Он спрятал личные бумаги и кое-что из бумаг своего арестованного друга. Но на большее у Хайльмана не осталось времени. 5 сентября он явился на службу и был арестован. Массовые аресты гестапо произвело в середине сентября.
В конце сентября 1942 года число арестованных только в Берлине составило около семидесяти человек, в конце ноября - уже больше сотни.
По распоряжению руководства РСХА делу «Красной капеллы» был придан один из высших грифов секретности - «Секретное дело командования»: то, что группа немецких патриотов выступила против нацистского режима, мог знать лишь до предела ограниченный круг людей.
Допросы арестованных следователи проводили в особом режиме, руководствуясь директивой рейха от 12 июня 1942 года «О более жестоком ведении допросов» в отношении коммунистов, марксистов, священников, саботажников, террористов, членов движения Сопротивления, забрасываемых парашютистов, бродяг, а также лиц советской и польской национальностей. Безжалостное избиение, любые пытки при этом считались допустимыми.
Харро Шульце-Бойзен, как и другие антифашисты, мужественно вел себя в застенках гестапо. По утрам он делал физзарядку, чем выводил из себя его мучителей…
С точки зрения обычного ведения следствия уложиться для завершения его в поставленные Гитлером сжатые сроки - до конца декабря 1942 года - было невозможно. Поэтому германский трибунал пошел на хитрую уловку: все участники дела были разбиты на группы по шесть человек и их дознание велось параллельно. Обвиняемых было много, а свидетели практически отсутствовали. В связи с этим показания одних арестованных в ряде случаев использовались в качестве обвинения против других задержанных.
В последнем слове обвиняемые заявили, что они действовали сознательно в интересах Германии, стремясь предотвратить неизбежное тяжелое поражение в войне. Будущее страны они связывали с подлинной демократией, социальной справедливостью, миролюбивой политикой и ее международным авторитетом, которые можно было обрести, опираясь прежде всего на СССР. Союз же с западными странами, по их мнению, сулил Германии новое унижение, пострашнее Версальского мирного договора, подписанного Германией после первой мировой войны. Говорилось также о собственном пути развития послевоенной Германии. В письмах к родным, дошедших до нас, осужденные говорили о большой любви к своим близким, к жизни, родине, о правильности избранного ими пути борьбы, выражали мнение, что память о них не угаснет и будет светлой.
В докладной записке Гиммлеру шеф гестапо Мюллер писал: «Как явствует из протоколов допросов, подсудимые боролись не только против национал-социализма. В своем мировоззрении они настолько отошли от идеологии Запада, который считали безнадежно больным, что видели спасение человечества только на Востоке».
Когда Гиммлер пришел к Гитлеру с приговором имперского военного суда по делу первых двенадцати осужденных, в том числе Харро и Либертас Шульце-Бойзен, Арвида и Милдред Харнак и других, в котором все приговаривались к смертной казни, кроме Милдред Харнак, осужденной на шесть лет тюрьмы, и графини Эрики фон Брокдорф, получившей десять лет тюремного заключения, Гитлер пришел в бешенство.
– И это приговор трибунала людям, недостойным называться немцами?! Нет, за их деяния - только смерть!
Гитлер вызвал стенографистку и продиктовал ей распоряжение: утвердить всем смертные приговоры - мужчин казнить на виселице, женщин - на гильотине. Дела М. Харнак и фон Брокдорф направить на пересмотр новому военно-полевому суду (обе мужественные женщины были обезглавлены в 1943 году).
Со дня первой казни и по октябрь 1943 года были казнены на виселице тридцать один мужчина и обезглавлены на гильотине восемнадцать женщин. Семь человек покончили с собой во время следствия, семь были отправлены в концлагеря, двадцать пять - на каторгу с различными сроками наказания, восемь - на фронт, несколько человек расстреляны.
Если вожди нацистского режима полагали, что арест ведущих членов «Красной капеллы» поставил точку в немецком Сопротивлении, то они жестоко ошибались. Последующие события подтвердили это. Как признавал в своих мемуарах начальник политической разведки гитлеровского рейха Шелленберг, нацистам так и не удалось добиться полного прекращения борьбы «Красной капеллы».
Подвиг антифашистов был высоко отмечен в СССР. Указом Президиума Верховного Совета СССР от октября 1969 года «группа немецких граждан за активное участие в борьбе против фашизма, помощь Советскому Союзу в период Великой Отечественной войны и проявленные при этом мужество, инициативу и стойкость» награждалась боевыми советскими орденами. Отмечены высокими наградами 32 человека, из которых 29 - посмертно. Около половины из них - члены организации «Старшины» - «Корсиканца».
ДИРИЖЕР КРАСНОЙ КАПЕЛЛЫ.
"Москву взять не удастся. Сталин смог подтянуть к столице свежие дивизии из-за Урала потому, что Рихард Зорге убедил его: Япония не ударит в спину России со стороны Урала. Русский солдат еще сражается под стенами Москвы, а Красная капелла своей исторической радиограммой от 12 ноября уже назначает ему встречу с немецкой армией через девять месяцев на далекой Волге в Сталинграде. Зорге помог избежать поражения под Москвой, Треппер и его люди сделают возможной победу под Сталинградом". Это отрывок из книги "Красная капелла" французского писателя и профессионального юриста, адвоката Жиля Перро.
Красная капелла (получило распространение также название "Красный оркестр") — самая крупная и эффективная советская разведывательная сеть, действовавшая во время войны в оккупированной фашистами Европе, в том числе в их центральном логове — Берлине.
Главным действующими лицами сети были радисты, без которых связь с Директором (начальником разведывательного центра в Москве) была бы невозможна. Радистов разведчики называли "пианистами", объединенные общей сетью они составляли "капеллу" ("оркестр"). "Дирижером" капеллы, естественно, был ее руководитель.
Деятельность Красной капеллы была настоящим кошмаром для секретных служб Германии, во главе которых стояли рейхсфюрер Гиммлер и адмирал Канарис. По оценке последнего, "Красная капелла стоила Германии 200 тысяч солдатских жизней". Для борьбы с этой сетью гестаповцы создали специальную зондеркоманду, действия которой контролировал лично Гитлер. Сама сеть и операция по ее ликвидации и были названы немцами Красной капеллой.
Книга Перро повествует о героизме и трагической судьбе членов Красной капеллы, многие из них погибли в фашистских застенках.
Организатором и руководителем сети был советский разведчик польский еврей Леопольд Треппер, для его соратников — Большой шеф, так же с невольным уважением называли его немцы.
В конце 1942 года гестапо удалось схватить Треппера. Его пытались склонить к сотрудничеству с немецкой разведкой, организовать радиоигру с Москвой для дезинформации советского руководства и командования. Основной целью этой, как позже назовет ее Треппер, Большой игры было внести раскол между союзниками по антигитлеровской коалиции.
Треппер сумел перехитрить гестаповцев, сообщить Центру о провале сети и работе немцев от ее имени. Более того, — бежать и продолжить разведывательную деятельность, снабжая Центр важнейшей информацией.
Однако никто не захотел поверить, что человек, схваченный гестапо, самостоятельно вышел на свободу и продолжает действовать, не будучи завербован тайной полицией. Связь с резидентом прервалась. О реакции Центра на его донесения Трепперу не было ничего известно. Понадобилось достаточно много времени, прежде чем ему снова поверили. Но миф о предательстве просуществовал долгие годы, тем более что гестапо всячески поддерживало его, подкрепляя "документальными свидетельствами".
В 1944 году вернувшийся из Парижа в Москву Треппер был арестован и приговорен к тюремному заключению на 15 лет. Этот срок сократился на 5 лет благодаря смерти Сталина. Его не только освободили, но и реабилитировали.
Красная капелла почти 25 лет служила мишенью для самых разных нападок. Приступая к исследованию ее деятельности, Ж. Перро, по его собственному признанию, сам находился в плену подобных мифов. В процессе работы над книгой мифы постепенно рассеивались. В течение трех лет Перро изучал документы, опрашивал многочисленных свидетелей, оставшихся в живых членов Капеллы, самого Треппера. Большого труда ему стоило заставить поделиться воспоминаниями бывших эсэсовцев, они опасались нового судебного преследования. Некоторые просили не называть их имен, и фигурируют они в книге под псевдонимами, кое-кто требовал вознаграждения за свои показания.
Любовь Бройде, 1925 год.
Юрист Перро грамотно сопоставил факты, сделал правильные выводы. Проведенное расследование убедило его в полной несостоятельности обвинений против разведчиков-антифашистов и в необходимости опубликовать полученные результаты, чтобы уничтожить какие бы то ни было подозрения и восстановить честное имя Леопольда Треппера.
Книга вышла в 1967 году во Франции и за очень короткое время была переведена на многие языки. Однако на русском языке она появилась только в 1990 году, опубликованная издательством "ДЭМ" (совместное предприятие СССР—Франция). В обращении издательства говорится: "Это не просто рассказ о тех, кто боролся, терпел лишения и пытки, умирал во имя Великой Победы. Это напоминание о нравственном долге, который обязывает нас быть благодарными тем, кто жертвовал собой ради счастья других".
Треппер не преминул откликнуться на выход книги: «Читая эти страницы, я вновь с большим эмоциональным подъемом пережил все наши драматические приключения, с удовлетворением убедился в правдивости повествования, написанного человеком, который, подобно бойцам “Красного оркестра”, отличался мужеством, великодушием, чувствами солидарности и товарищества... Публикация книги Перро, безусловно, является новой главой в истории нашей сети. Посвятив этому произведению три года жизни, Перро как бы извлек “Красный оркестр” из полицейских архивов, из мрака забвения. Благодаря ему весь мир узнал о драматической эпопее наших людей, принесших себя в жертву человечеству».
Леопольд Треппер, 1925 год.
Книга Перро побудила Треппера написать собственную книгу. Эта книга, "Большая игра. Воспоминания советского разведчика", была издана в 1975 году в Париже, затем еще в 15 странах на 17 языках, но не в Советском Союзе и не на русском языке. Граждане Советского Союза, которые могли бы гордиться своими героями разведчиками Красной капеллы, до конца 80-х годов ничего о них не знали. Наконец, в 1990 году, она дошла и до них. Политический обозреватель АПН А. Игнатов, посетивший автора "Красной капеллы" уже после смерти ее главного героя, напишет об этой встрече в "Литературной газете"*: «Моя встреча с Перро в его нормандском доме, увы, не имела тогда, в 1984 году, никакого продолжения. Ни Агентство печати "Новости", корреспондентом которого я работал в Париже, ни какая-нибудь наша газета или издательство "не интересовались" деятельностью Треппера и его людей».
Лишь в условиях гласности в Советском Союзе стало возможным рассказать правду о легендарных разведчиках и их Большом шефе. В конце 80-х годов в мире отмечали 50-летие Красной капеллы. Появились статьи в газетах и журналах и у нас. В частности, незадолго до выхода книги Перро "Литературная газета" опубликовала выдержки из нее, а газета "Вечерний Донецк" — отрывки из воспоминаний Треппера. Обе книги, отличаясь в некоторых деталях, дополняют друг друга (в русском переводе книги Треппера используется слово "оркестр" вместо "капеллы").
Треппер — человек героической и одновременно трагической судьбы. Он родился 23 февраля 1904 года в городе Новы-Тарг (севернее Закопане) в бедной многодетной еврейской семье. Новы-Тарг входил тогда в состав Австро-Венгрии. После распада последней в 1918 году этот город, как и Закопане, отошел к Польше, Треппер стал польским евреем и по сей день в этом качестве фигурирует в мировой литературе.
Приветствую тебя гость! Что-бы иметь более широкий доступ на сайте и скачивать файлы, советуем вам зарегистрироваться, или войти на сайт как пользователь это займет менее двух минут.Авторизация на сайте
Капелла - Красная и Чёрная - Форум о Зоне Отчуждения и о модах игры Stalker
